Наталия Арская

ПЕРЕД ВЫБОРОМ

Виктора Васильевича мучила бессонница. Нащупав в темноте тапочки, он осторожно, чтобы не разбудить жену, встал, нашел на тумбочке таблетку снотворного, положил ее под язык, но обратно не стал ложиться, а вышел на лоджию.

Теплая майская ночь окружила его. Днем с восьмого этажа открывался чудесный вид на лес, реку и высокий противоположный берег, на котором раскинулся город, а ближе к краю, повернувшись окнами к реке, стояли корпуса кабельного завода «Рассвет». Его родного завода или, как говорили во времена Советского Союза, родного дома. Здесь работали его прадед, дедушка, отец, два дяди. Он сам сюда пришел после института простым инженером, потом был начальником цеха, главным механиком и главным инженером. В отделе технического контроля работает его первая жена Ангелина, в конструкторском бюро – сын от этого брака Георгий.

Общий рабочий стаж их династии составляет почти два века. В книге об истории «Рассвета» сказано, что его прадед Фрол Николаевич Сергеев стал первым русским мастером в цехах «Товарищества по эксплуатации электричества Т.В. Прохорова и К», все остальные мастера были в то время иностранцы из Италии и Франции. А в заводском сквере на стеле с именами заводчан, погибших на войне с фашистской Германией, выбиты имена братьев Сергеевых: его отца Василия Петровича, Николая Петровича и Константина Петровича.

Сергеевы гордились своими предками, гордились, что работают на таком крупном предприятии. И в городе, куда ни посмотришь, все построено заводом: жилые дома, Дворец культуры, стадион, бассейн, поликлиника, больница. Были свои детские ясли, сады, пионерлагерь, санатории на Байкале и в Анапе. Только кончилось это время. Пришли на завод новые хозяева и присвоили все заводское имущество себе.

Забыв о таблетке, Виктор Васильевич взял с подоконника сигарету, щелкнул зажигалкой и жадно затянулся. Ему бы пойти спать, а он все смотрит и смотрит на завод, который знает, как свои пять пальцев. Даже отсюда, издалека может указать, где какой находится цех: третий, пятый, седьмой, десятый. Первого цеха уже нет. Новые хозяева его выгодно продали кавказцам под многоярусный гараж. Нет второго и шестого цехов. Их сдали под склады соседнего рынка. Сделали для них отдельный выход в город, и теперь через него целый день снуют туда и обратно автомобили, набитые ящиками и мешками.

Вдалеке, ближе к заводоуправлению, возвышается красивое здание из стекла и стали: совместное российско-шведское предприятие «Вейс». Это при бывшем директоре завода Громове они организовали у себя производство медной катанки и медной проволоки – исходного сырья для кабеля. Многие в министерстве и правительстве удивлялись, зачем им нужно делать свою катанку, если рядом находится Норильск с таким же крупным производством. Однако Норильск и в те годы часто их подводил, а когда началась перестройка, резко поднял цены на всю свою продукцию и погнал ее за границу. Все заводы встали, а они благодаря «Вейсу» работают и снабжают катанкой других.

Да, были на заводе умные головы: Громов, главный технолог Филич, главный экономист Лебедева. Смотрели далеко вперед. Только их уже нет на заводе. Новые люди их «ушли», но верховодил ими не новый человек, а бывший его подопечный Дмитрий Прусаков. Не разглядел он в молодом инженере карьериста. Был тогда Виктор Васильевич начальником цеха, секретарем партбюро и членом парткома. Дмитрий ему во всем помогал, и он его по-отечески продвигал по партийной линии и по службе, рекомендовал парня в партком. Через год Прусаков стал помощником секретаря парткома, через два – секретарем парткома и членом горкома.

Неожиданно городская прокуратура завела дело по анонимному письму на директора завода Громова. Старого коммуниста обвинили в растрате крупных государственных средств. Ивана Григорьевича исключили из партии и сняли с директорской должности. Вместо него поставили Прусакова. Одновременно предложили уйти по собственному желанию главному технологу и главному экономисту, тоже проходившим по делу о растрате. Виктора Васильевича, бывшего тогда главным инженером, вернули начальником в его цех.

Прокуратора работала два года и, конечно, не выявила никакой растраты. Все это были происки Прусакова, решившего избавиться от старых кадров. Заводчане возмутились, но началась перестройка, гласность, передел собственности, рэкет, убийства политических деятелей и директоров предприятий. Все завертелось, закрутилось, как в калейдоскопе. Был завод, стало хозрасчетное предприятие. Было хозрасчетное предприятие стало акционерное общество. Было просто акционерное общество стало открытое акционерное общество. Было открытое АО стало закрытое АО. Был Прусаков директором завода стал президентом ЗАО «Рассвет». Взлетел выше некуда.

В штате появился коммерческий директор, отделы коммерции, маркетинга, рекламы, продаж, бартера. В здании управления открылся свой банк и обменный пункт валюты. Зарплату получали не в кассе бухгалтерии, как раньше, а в банке через банкомат. Была она вполне приличной, так как деньги шли еще от продажи 1-го цеха и сдачи в аренду 2-го и 6-го цехов.

К тому времени ушли на сторону и все социальные объекты «Рассвета», кроме заводской поликлиники и бассейна. Для посторонних их сделали платными и тоже стригли деньги. Кабельщики об этом не задумывались или задумывались, но предпочитали молчать. Теперь они стали акционерами и приобрели акции. В первый год получили с них приличные дивиденды. Все радовались и ждали еще одной обещанной распродажи акций. Каждый мнил себя в будущем миллионером. И Виктор Васильевич ждал. Миллионером себя, конечно, не мнил, но тоже хотел прикупить акций и подарить их старшей дочери Насте на свадьбу.

Все расслабились, и он расслабился. Забыл, что наверху стоит Прусаков, и нет над ним и его командой никакого контроля: ни парткома, ни райкома, остался один карманный завком, но он полностью подчинился администрации. Сдулся в новых условиях капиталистического общества, как воздушный шар.

В феврале люди получили дивиденды, а в апреле, как первый весенний гром, грянул приказ: всем сдать в кассу свои акции, то есть продать их обратно Правлению по номинальной стоимости. Боялись, что кто-то чужой скупит акции и у завода появится новый собственник. И пригрозили: кто не сдаст, будет немедленно уволен.

Несколько человек возмутились и сами ушли с завода. Остальные смирились и акции сдали. Куда пойдешь, если вся промышленность в городе и стране стоит.

Виктор Васильевич решил идти до конца: это его собственность, никто не имеет права ее отбирать. Его не трогали. Возможно и потому, что в его цехе японцы монтировали две новые линии, он был нужен. Однако Прусаков решил отыграться на его родных. Сын Георгий в своем КБ тут же попал под сокращение, а бывшую жену Ангелину из ОТК перевели в цех учетчицей. Ангелина в слезах побежала в профком. Там ей доверительно сообщили, что Прусаков отменит приказы, когда акции сдаст ее бывший муж.

Это противостояние продолжалось уже две недели. И две недели Виктор Васильевич толком не спал. Он устал: от этой борьбы, от того, что приходилось свои проблемы скрывать от жены, от прессинга Ангелины, от того, что Георгию нельзя сейчас остаться без работы, у сына ипотека, маленький ребенок и вот-вот родится второй.

… Виктору Васильевичу к сигарете захотелось крепкого кофе. На благоустроенной им лоджии было электричество, стол, стулья, тумбочка с посудой, растворимым кофе, электрическим чайником.

Забыв про снотворное, которое на него так и не подействовало, он согрел чайник, сделал крепкий кофе и, выпив два бокала, с наслаждением закурил шестую или седьмую сигарету. В висках стучало. Пришло возбуждение и вместе с ним твердое решение: сдать акции и уйти с завода. Другого выхода он не видел. Японцы очень удивятся. Они в своей высокоразвитой капиталистической стране дорожат хорошей работой. Рабочие в цехе будут его жалеть. Прусаков побагровеет от злости, но быстро придет в себя и назначит вместо него другого человека.

… Незаметно наступило утро. С левой стороны от лоджии поднималось солнце, освещая постепенно реку, мост, дома и, наконец, корпуса завода. Все окна в них ярко вспыхнули, как будто в то место направили десятки прожекторов. Не зря после революции рабочие дали своему заводу название «Рассвет».

На лоджию заглянула жена, заботливо спросила, как он сегодня спал. Виктория верила в чудо таблетки. «Лучше, чем вчера», – сказал Виктор Васильевич, не желая ее огорчать.

– Ты пьешь кофе, а завтрак?

– Не хочется. Приму душ и на работу. Сегодня очень много дел.

Не успел он войти в ванную, как жена постучала в дверь и позвала к телефону.

– Кто это в такую рань? – удивился он, – скажи, что я еще сплю.

– Ангелина, – прошептала Виктория, сама удивленная таким ранним звонком бывшей жены супруга. У женщин были вежливо-официальные отношения между собой. Георгия она любила, он у них часто жил в городе и на даче.

– Витя! – отчаянно закричала в трубку Ангелина. – Егор решил сам уволиться с завода. Пожалуйста, повлияй на него. На что они с Леной будут жить.

– Егор уже взрослый, чтобы самому принимать решения, – сказал Виктор Васильевич спокойно. Снотворное, наконец, начало действовать у него появились сонливость и апатия ко всему.

– Он смотрит на тебя. Такой же упрямый и твердолобый. Сдай свои акции. Кому нужны твои принципы? Ты обо мне подумал? Я теперь из-за тебя буду получать гроши.

– Ангелина, я все понимаю. Прости, мне надо уходить.

– Упрямый, как осел, эгоист, – крикнула она вдогонку.

– Что случились? – с тревогой спросила Виктория. – На тебе нет лица.

– Дела по нашему цеху, – сказал Виктор Васильевич. – Ангелине дали какое-то поручение.

– Скорее бы японцы закончили свою работу. Ты совсем извелся.

– Уже скоро. Все идет по плану. Их главный наладчик Кенджи за этим строго следит.

Обычно с утра Виктор Васильевич проводил у себя в кабинете рабочее совещание. Сегодня он сам пошел по цеху и надолго задержался у новых линий, которые японцы монтировали вместе с заводскими рабочими. Первое время эти люди очень удивлялись, что русские рабочие часто ходят курить, что в самый ответственный момент куда-то исчезает цеховой электрик или старший механик. Теперь, глядя на японцев, трудившихся, не покладая рук, и рабочие подтянулись. На 90 процентов обе линии готовы. Остались мелочи, которые в российской практике обычно дорабатывают, когда новое оборудование запущено в эксплуатацию. С иностранцами это не проходит. Наладчики не уедут, пока не сделают все до конца.

Походив по цеху, Виктор Васильевич отправился в свой кабинет. На столе разрывался телефон. Из цеха не могли звонить: он только что оттуда вернулся. Остальные подождут.

В дверь заглянул его заместитель Серебряков.

– Виктор, ты тут? Почему трубку не берешь? Георгий тебя с утра ищет.

Виктор Васильевич понял, почему он сразу не пошел в кабинет: боялся этого звонка. Впервые в жизни он не знал, что сказать своему взрослому, умному мальчику.

Телефон замолчал и зазвонил снова. Это был Георгий.

– Пап, – сказал он каким-то не своим голосом. – Я написал заявление об уходе и ухожу прямо сейчас. Ждал, чтобы тебе это сообщить. А ты держись, не сдавайся.

– Егор, ты хорошо подумал? Что скажет Лена, ей скоро рожать?

– Она знает и меня поддерживает. Ты сам учил меня, ни перед кем не пресмыкаться. Созвонимся потом.

– Подожди, а мама?

– Она утром ходила к Прусакову. Он сказал ей, что ты все равно сдашь акции, куда ты денешься. Ты же их не сдашь? Прусаков тебя не сломает?

Виктор Васильевич молчал.

– Пап. Ты чего молчишь? Может быть, ты передумал?

– Нет, не передумал.

– Давай, пап, вместе отсюда уйдем и откроем свое дело.

– Какое дело? – не понял Виктор Васильевич.

– Любое. Ты же лучший в мире инженер.

– Хорошо, Егор. Я тебя понял.

Виктор Васильевич медленно опустился в кресло. Разговор с сыном поставил его в тупик. Он хотел сдать акции и уйти с завода, надеясь, что Прусаков оставит его родных в покое. Егор первый проявил характер. Не любит, когда на него давят и диктуют свои правила. Ангелина права: в этом он похож на отца. Хорошо, что Елена, жена Егора понимает его, а то разошлись бы, как когда-то Виктор Васильевич разошелся с Ангелиной. Она и тогда, и сейчас пытается давить на всех, как танк.

Он вынул из сейфа акции, зачем-то пересчитал их и положил в портфель. Затем навел на столе порядок с папками и документами и принялся составлять распоряжения для Серебрякова. Писал и ухмылялся про себя, что оставляет после себя предсмертное завещание. Затем вызвал Серебрякова и сообщил ему о своем решении уйти с завода.

– Вить, ты шутишь, – опешил тот. – Без тебя весь завод встанет.

– Не преувеличивай. Завод твердо стоит на ногах. И новые линии почти готовы.

– Не все ребята освоили компьютеры.

– Ничего, Коля. Ты их освоил и со всем справишься. Я спокоен за цех. Объясни как-нибудь культурней Кенджи мой уход. Здесь остаются мои вещи. В шкафу лежат грамоты, дипломы, аттестаты. Потом попросишь кого-нибудь из ребят привезти их ко мне домой. Отвезу все на дачу и обклею ими стены. Пусть внуки знают, какой у них знатный дед.

– Неужели из-за этих акций ты бросаешь завод? Ведь это безумие.

– Возможно. Если бы дело касалось только меня. Они меня вдвойне унизили через моих близких. Георгий, кстати, тоже сегодня сам распрощался с КБ.

– Что же вы оба будете делать?

– Егор предложил открыть свое дело. Станем торговать турецкими куртками. И ездить далеко не надо. Будем их покупать тут во втором и шестом цехах. Если серьезно, пойду в Технологический институт. Они давно приглашали читать лекции. И докторскую, наконец, закончу. Егор тоже не пропадет.

– Он у тебя головастый парень. Мог бы расти и расти.

– Я на него не давил. Он сам так решил. Жаль не могу вам отвальную устроить. Может быть, потом, когда все уляжется, соберемся у меня на даче. Ладно, Коля, я пойду. Закроешь мой кабинет, и до завтра никому про мой уход не говори.

Они обнялись. Выйдя из кабинета, Виктор Васильевич остановился, окинул взглядом огромный цех и грустно улыбнулся: никогда не думал, что так пройдет его последний день на заводе.

Проходя мимо заводоуправления, он решил все-таки зайти к Прусакову, сообщить ему о своем уходе. Это вечное чувство долга и сейчас не давало ему покоя. Президента не оказалось на месте. Попросив у секретаря Марины бумагу, он написал заявление об уходе по собственному желанию, свернул лист пополам и отдал секретарю. Та, не глядя, положила его в папку.

Спешить было некуда. Виктор Васильевич зашел в один кабинет, в другой. Везде его бывшие друзья и товарищи советовали ему сдать акции и успокоиться. Это были уже не те люди, с которыми он когда-то ходил на праздничные демонстрации, отмечал в Доме культуры Новый год и плавал на байдарках по реке. Все изменились. Страх потерять работу был сильней дружбы и чистой совести. Некоторые уже знали об уходе Георгия из КБ по собственному желанию, считали, что его гордая выходка никому не нужна. Завтра он об этом пожалеет.

Самым неприятным оказался разговор с его школьным товарищем Семеном Извековым, которого он когда-то устроил на завод в юридический отдел. Теперь Семен был начальником отдела и советником президента.

– Ты сдал акции? – спросил он Виктора Васильевича, как только тот вошел в комнату.

– Пока нет. Думаю.

– Чего тут думать? Прусаков боится, что кто-нибудь со стороны получит контрольный пакет акций и выкупит завод.

– Правление или лично Прусаков шантажируют моих родных. Я подам на них в суд, – неожиданно для себя заявил Виктор Васильевич. – Они не имеют права отбирать акции и увольнять людей. Это противозаконно.

– Ты Крючкова из 10-го цеха знаешь?

– Не знаю.

– Этот человек подал на завод два иска в суд и оба проиграл. Недавно около дома попал под машину.

– Хочешь сказать, что это не случайно.

– Нет, Витя, он просто устал от борьбы, потерял бдительность. Но ты все-таки подумай над этим фактом. Любая борьба изматывает человека.

– На суде ты представлял интересы завода?

– Я. И в твоем случае я буду защищать завод. Извини, это моя работа.

– А твоя честь, твоя совесть, наша, в конце концов, многолетняя дружба?

– Ты же знаешь, моя Катюша серьезно больна, работать не может. Рита кончает университет. И вообще мы теперь живем в другом государстве. Выживают сильнейшие… и умные.

– Мне странно слышать от тебя такие вещи, – сказал Виктор Васильевич и, не попрощавшись, вышел. Еще одним другом стало меньше. Сколько он их потерял за последнее время.

В коридоре он неожиданно встретил Прусакова и попытался с ним заговорить. Тот не остановился, бросив на ходу: «Пока не сдадите акции, нам разговаривать не о чем». Кровь ударила Виктору Васильевичу в голову. Такого унижения он никогда не испытывал. Вокруг были люди, они слышали их разговор, и в их глазах он не увидел сочувствия.

Из заводоуправления он сразу направился к центральной проходной. Чтобы не передумать, сдал в бюро пропусков свой пропуск и вышел на улицу. На площади перед проходной находился небольшой сквер со стелой заводчанам, погибшим на фронте. Завернув туда, постоял около стелы и пожаловался вслух: «Вот так у нас теперь относятся к людям. Деньги и акции стали важней человека». Сердце ныло, как будто в него воткнули нож или, наоборот, из груди вытащили сердце, и внутри все кровоточило. На глазах выступили слезы, и помешали ему увидеть сына, появившегося в конце сквера. Георгий, подошел к отцу и взял его за руку.

– Пап, ты не сдал акции и ушел с завода?

– У меня не было другого выхода.

– Я знал, что ты так поступишь. У меня здесь машина. Едем на дачу. Там собралась вся наша молодежь.

– Какая молодежь? – не понял Виктор Васильевич, покорно следуя за сыном и садясь рядом с ним на переднее сидение нового мерседеса, взятого недавно сыном в кредит.

– Лена, Оля, Татьяна, Аня, Настя с женихом. У Игоря гитара.

– Когда же они успели собраться? – спросил он, одобряя, что пригласили Аню, дочь Ангелины от ее второго мужа.

– Я им еще вчера приказал туда приехать после обеда. Сейчас немножко выпьем, поедим и споем. Помнишь, в 10-м классе я провалился на математической олимпиаде. Ты нас всех привез на дачу, мы всю ночь жарили шашлыки и пели у костра песни. Ваши, студенческие. Мы сейчас тоже разожжем костер, нажарим шашлыков и споем. А о маме и тете Вике не беспокойся. Они все знают.

Виктор Васильевич слушал сына и чувствовал, как с сердца сползает камень. Дети его поддержали, значит, он сделал все правильно. Он смахнул слезы, и первый раз за этот тяжелый день улыбнулся.