Наталья Арская

САКСОФОНИСТ

У Даши Земцовой была привычка приводить с улицы бездомных собак и кошек и раздавать их знакомым. Это добрая душа занималась также и людьми. Беспризорников отводила в детскую комнату милиции, бомжам давала адреса при московских храмах, где их могли накормить, оказать медицинскую помощь, направить в приюты для бездомных. Одним словом, не пройдет наша Даша мимо чужого горя и беды. На вопрос, зачем она это делает, девушка удивленно распахивала свои красивые серо-голубые глаза, в которых можно было прочитать: «Они такие же люди, как и мы».
И в нашем рекламном агентстве «ЭКСИ» не все понимали желание Даши спасать сирых и обездоленных, но по ее просьбе послушно приносили из дома ненужную одежду и обувь, которую она после работы отвозила на Киевский вокзал и с такими же добровольцами-волонтерами раздавала их бездомным людям. Только уборщица Айша ворчала, что в таком уважаемом месте, как наше агентство, постоянно стоят клетчатые (челночные) сумки с «барахлом».
– Айша, миленькая, – успокаивала ее Даша, – под столом ничего не видно, а после работы я все унесу.
– И как все это Олег Григорьевич (наш генеральный директор Пронин) допускает, – сердито ворчала Айша, надеясь, что ее поддержит кто-нибудь из сотрудников или из своего кабинета выйдет главный бухгалтер, юрист и кадровик Татьяна Яковлевна, по совместительству жена босса. Но на ее ворчание никто не обращал внимания: Айша сама из этого вполне приличного и даже нового «барахла» выбирала одежду для своей семьи и сестры, приехавших в Москву из Таджикистана в поисках лучшей жизни.
Что же касается посетителей в нашем «уважаемом» агентстве, то, поднимаясь к нам на второй этаж по крутой винтовой лестнице, какие еще можно встретить в дореволюционных постройках в центре Москвы, они первым делом направлялись в кабинет Пронина, затем вместе с ним переходили в соседнюю комнату для переговоров, где их уже ждали разные специалисты. Туда потом по сигналу Татьяны Яковлевны секретарь Марина и Айша проносили чай-кофе, бутерброды и фирменные пирожные, заказанные накануне в соседнем французском кафе «Мадам Буланже». Иногда переговоры проходили без босса с участием какой-нибудь одной группы сотрудников. Тогда Марина приносила туда чашки с кофе, приготовленным на директорской кофемашине. Все остальные люди продолжали трудиться на своих местах.
Так повторялось изо дня в день. Дашины «причуды» вносили в жизнь коллектива некоторое разнообразие.
Вот также однажды зимой она привела бледного худого юношу лет 20, прижимавшего к груди черный потрепанный футляр с инструментом. Как затравленный зверек, он испуганно озирался по сторонам, боясь отойти от своей покровительницы.
Рабочий день в агентстве еще не начался, и основной народ, чтобы окончательно проснуться, толпился в холле около автомата с кофе. Тут же была и Татьяна Яковлевна. Все знали, что Пронина сегодня не будет: он улетел в Париж на Международную книжную ярмарку, где агентство представляло свою рекламно-издательскую продукцию.
Дашино появление с новым подопечным заставило всех оживиться и окружить их.
– Это Иннокентий, или просто Кеша, – сказала Даша, главным образом обращаясь к Татьяне Яковлевне, как к временному начальнику. – Он очень талантливый саксофонист, но не может найти работу, у него тяжело болеет бабушка. Мы должны помочь ему.
– У нас серьезное агентство, а не проходной двор, – недовольно сказала Татьяна Яковлевна. – Мы не можем брать, кого попало с улицы. Только Олег Григорьевич может решить этот вопрос, подождите до вторника.
Супруга явно лукавила. Все знали, что в кадровых вопросах решающее слово принадлежит ей.
– Татьяна Яковлевна, ну, пожалуйста, – взмолилась Даша, – Кеша может выполнять любую работу. Возьмите его хотя бы курьером или на ксерокс.
– Ты уверена, что это не подсадная утка? Выведает тут все у нас и уведет клиентов.
И без того бледный Иннокентий побледнел еще больше и сморщил лицо, как будто собирался заплакать. Даша, наоборот, покраснела от возмущения и стыда.
– Татьяна Яковлевна, как вы можете такое говорить? Он – музыкант, у него талант от Бога. Кеша сам переложил для саксофона пьесу Адажио Альбинони, написанную для струнных инструментов и органа, – выпалила она на одном дыхании.
Даша в детстве училась в музыкальной школе, хорошо разбиралась в классической музыке. Два незнакомых итальянских слова в этот момент прозвучали для нас как что-то возвышенное и неземное для понимания простых смертных. И сам юноша при внимательном рассмотрении его внешности и стройной худощавой фигуры показался нам греческим богом, сошедшим с картин другого итальянского гения Аньоло Бронзино. Его красивое лицо с высоким лбом, большими карими глазами и правильно очерченным профилем притягивало как магнит. Все молча сверлили его глазами.
– Татьяна Яковлевна, – первой очнулась от созерцания этой красоты секретарь Марина, – сегодня у нас переговоров нет, пусть Иннокентий нам что-нибудь сыграет. И саксофон свой покажет. Я никогда не видела вблизи этот инструмент, только на сцене.
Марину поддержал фотограф Петя Казаков, балагур, любитель анекдотов и незаменимый гитарист на всех наших корпоративных вечеринках.
– Да, да. Мы хотим послушать, – послышалось со всех сторон.
– Десять минут, не больше. Сегодня много работы, – строго сказала Татьяна Яковлевна, любившая во всем порядок и дисциплину. В том, что агентство работало, как единый, слаженный механизм, была ее несомненная заслуга.
Иннокентий вопросительно посмотрел на Дашу. Та кивнула головой, и, так как юноша сильно волновался от устремленных на него взглядов, помогла ему расстегнуть на чехле молнию и достать инструмент – отливающую серебром коническую трубу с множеством клапанов и кнопок. Марина протянула руку, чтобы потрогать это великолепие, но встретила умоляющий взгляд Даши: «Прошу тебя, не мешай».
Сам Иннокентий уже никого не видел. Держа в руках саксофон, как хрустальную вазу, которую можно разбить одним неосторожным движением, он вытащил из горловины трубы мундштук, продул его, снова вставил и поднес инструмент к губам. Раздался громкий звук, заставивший всех отступить назад, затем, второй, третий. Тонкие длинные пальцы Иннокентия быстро забегали по клавишам и кнопкам, звуки превратились в знакомую мелодию, но настолько необычную в его исполнении, что никто не мог вспомнить, что это такое, пока Даша не шепнула: «Саундтрек из кинофильма «Серенада Солнечной долины».
Я никогда не думал, что саксофон может выражать столько разных эмоций: он то пел, то плакал, то смеялся, то рассказывал историю о чьих-то страданиях и любви. Это было так прекрасно, что Татьяна Яковлевна, хмурясь и поглядывая на часы, не отважилась остановить музыканта, превысившего отведенное ему время.
Последний звук поднялся ввысь, всколыхнул оконные занавески и замер в их складках. Иннокентий опустил саксофон и отсутствующим взглядом посмотрел на слушателей. Он был еще весь там – в музыке, полностью его поглотившей.
– Вот это да, – восхищенно протянула художница Ольга Алексеевна, – не хуже Бутмана.
– Лучше Бутмана, – добавил дизайнер Сергей Викторович, от которого вообще редко дождешься похвалы, и, желая показать свою осведомленность в джазовом искусстве, добавил, – да чего там: лучше, чем Фил Вудс, американский джазовый альт-саксофонист.
Секретарь Марина, 23-летняя незамужняя особа, находившаяся в непрерывном поиске женихов, быстро сообразила, что надо пользоваться моментом.
– Татьяна Яковлевна, – пропела она вкрадчивым голосом, – мне давно нужен помощник на факсе, возьмите музыканта…
– А нам нужен курьер, – подхватил начальник производственного отдела Виктор Петрович, – люди возмущаются, что должны сами к нам приезжать за заказами. Мы теряем постоянных клиентов.
– Зато у нас все дешевле, чем у других, и качество лучше, – недовольно проворчала Татьяна Яковлевна, не любившая, как всякое начальство, критических разговоров. – А паспорт у саксофониста есть?
– Есть, есть, – обрадовалась Даша. – Он живет в Строгино, сюда приезжает подрабатывать в подземных переходах.
– Хорошо, Даша, возьмем его под твою ответственность с испытательным сроком на месяц или…пожалуй, два, а потом посмотрим. Вопрос с зарплатой решит Олег Григорьевич.
Все ждали возвращения босса из Парижа. Иннокентий за это время проявил усердие и стал незаменимым в агентстве человеком. Приходил к девяти часам вместе с секретарем Мариной, до обеда сидел в приемной, принимал и отправлял факсы, подшивал документы или выполнял поручения Татьяны Яковлевна по агентству (вместе с типографией у нас было десять отделов) и соседним фирмам, находящимся в нашем трехэтажном здании.
Другие сотрудники тоже обращались к нему с просьбами: сбегать в соседний супермаркет за сигаретами и чипсами, сделать ксерокс или другую мелочь, на которую всегда не хватает времени. Татьяна Яковлевна и того больше – посылала его за продуктами для дома, а перед приездом мужа отправила на рынок за парным мясом.
«Греческий бог» старался везде успеть и всем угодить, особенно начальству: он оказался сообразительным малым. Эта черта в нем мне не нравилась, что-то было в этом фальшивое и неискреннее. После обеда он развозил клиентам заказы и обратно в агентство не возвращался, кроме тех дней, когда Даша просила его помочь отвезти сумки с вещами на Киевский вокзал. От него мы узнали, что эта добрая душа покупала по дороге для бомжей еще продукты и лекарства.
Во вторник утром прямо из аэропорта прибыл Олег Григорьевич. Супруга, видимо, не сообщила ему в Париж о новом сотруднике, и босс очень удивился, увидев в приемной около Марины «греческого бога», причем они так близко сидели друг к другу, что директор принял его за очередного ухажера секретарши из соседней фирмы.
При появлении Пронина оба испуганно вскочили, Марина сбивчиво стала объяснять ему, кто этот молодой человек, но тут появилась Татьяна Яковлевна и увела мужа в кабинет. Через полчаса на Доске объявлений появился приказ о зачислении в штат агентства нового курьера Иннокентия Александровича Красовского. Читая приказ, все отмечали, что у музыканта все звучит красиво: и имя, и отчество, и фамилия. Босс обещал ему 300 руб. за каждую поездку – чем больше он их совершит, тем больше заработает за день, неделю и в целом за месяц.
До этого у нас иногда подрабатывали разные случайные люди, им платили по 500 и даже 600 руб. за одну поездку. Но это случалось крайне редко. В целях экономии мы сами развозили готовую продукцию или на своих машинах, у кого они были, или на общественном транспорте, оплачивая расходы на бензин и билеты из собственного кармана. Олег Григорьевич был очень прижимистый, но считалось, что он экономит ради общего блага.
В печальные годы горбачевско-ельцинского правления мы многое пережили и хорошо усвоили, что в таких небольших компаниях, каким было в то время наше агентство, надо трудиться не покладая рук, тогда и зарплата будет более-менее приличной. Пронин и его жена сами подавали всем пример, приходя на работу ни свет, ни заря и уходя последними.
Мы с Дашей появились в «ЭКСИ» почти одновременно. Трудно определить нашу специальность в то время. Сейчас у нас есть менеджеры, копирайторы, дизайнеры, креативщики, фотографы, режиссеры. Тогда всю огромную работу выполняло несколько человек. Сами искали клиентов, сами вели с ними переговоры, предлагали свои идеи, писали тексты, даже фотографировали и делали рекламные ролики. У меня еще был некоторый опыт: до этого я работал корреспондентом в молодежной газете, много писал и общался с людьми. Даша после музыкальной школы окончила полиграфический техникум и два года проработала корректором в издательстве «Медицина». Ей больше приходилось иметь дело с научной литературой. Но она оказалась творческой личностью. Тексты писала быстро, заголовки и слоганы у нее рождались сами собой. Любое скучное объявление могла превратить в яркую, запоминающуюся картинку, так что мы, бывалые журналисты, даже завидовали, как у нее ловко все получается. Ей ничего не стоило убедить клиента, что только наше агентство и наша реклама помогут ему продвинуть товар на потребительском рынке.
– Дашенька, – говорил ей Алексей Иванович Трубников, работавший когда-то в «Комсомольской правде» «умной головой», то есть человеком, придумывавшим броские и емкие заголовки, а теперь создающий рекламные ролики про кошачий корм и зубные пасты, – в «Комсомолке» вам не было бы цены.
Конечно, с тех пор многое изменилось в «ЭКСИ». Листовки, буклеты, афиши, визитки, рекламные сайты – это было только начало нашей деятельности. Олег Григорьевич постепенно расширял спектр рекламных услуг, брал новых сотрудников, разделил всех на группы, работать стало намного интересней, но темп остался прежним: всегда все срочно, всегда все горит. Рабочий день пролетал, как одно мгновение, только успеваешь отсчитывать недели и месяцы.
И в ту зиму, когда у нас появился Иннокентий, мы работали в такой же запарке, что не заметили, как прошла зима, отгремели весенние грозы, а там и лето, очень жаркое в этом году и без дождей. Обычно в июне – августе бывает меньше заказов, и Олег Григорьевич отпускает часть людей в отпуск. Его супруга с детьми улетела в Анталию. Марина отправилась путешествовать в Испанию. С ее обязанностями секретаря прекрасно справлялся Иннокентий.
Никто не вспоминал о том, что наш курьер – музыкант и что ему надо учиться дальше, да и сам Иннокентий к этому не особенно стремился. Выяснилось, что у него не было музыкального образования, играть на саксофоне его научили друзья в школьной джаз группе. Это Даша внушила ему, что он – самородок, гений, виртуоз, который не знает себе цены, ему нужно обязательно поступать в консерваторию.
Все забыли, но Даша помнила. С присущей ей энергией она нашла для Иннокентия хорошего профессора, взявшегося его подготовить к вступительным экзаменам в любой музыкальный вуз, и пошла к Пронину просить для Кеши материальную помощь или крупную сумму денег в счет будущих премий. На что она надеялась, непонятно: у босса снег зимой не выпросишь, не то, что материальную помощь. Нужны деньги, иди их заработай, и он предложил Иннокентию подрабатывать печатником в типографии.
– Нет, нет, – ужаснулась Даша, – духовикáм дышать краской вредно. И времени для этого у него не будет.
– Ну, как знаете, – сказал Олег Григорьевич. – Зря вы, Даша, о нем печетесь, ему это совсем не нужно.
– Почему вы так решили? Он обязательно поступит в консерваторию.
– Мне, кажется, он думает совсем о другом.
– О чем же? – растерялась девушка…
– Ну, – замялся босс, – о другом…
Ах, Даша, Даша! Все уже видели, что она влюблена в своего подопечного. И как все влюбленные, не замечала, что он изменился за последнее время и далеко не в лучшую сторону. Из тихого, робкого мальчика превратился в довольно бойкого, развязного и дерзкого, если не сказать наглого типа. Теперь его лишний раз не попросишь сделать ксерокс или срочно отвезти клиенту важный документ. Выполнял указания только начальства, остальным ставил условия, мог даже потребовать денег. Я однажды сделал ему замечание за грубость, на что получил ответ: «Не нравится, делайте сами. Много вас тут командиров».
Испортил его прекрасный пол, но не нашего агентства – у нас женщин было не так много, а соседних турфирм и курсов иностранного языка, где работали длинноногие девицы с модельной внешностью и почти все незамужние. Как рассказывала таджичка Айша, убиравшая помещения на всех этажах здания, они сами вешались ему на шею.
Секретарша Марина тоже пыталась закрутить с ним роман, но, увидев, что Даше это неприятно, оставила парня в покое.
Вопрос с деньгами для преподавателя повис в воздухе. Добрая душа Алексей Иванович проявил инициативу и, пройдя с шапкой по агентству, собрал 45 тысяч – все-таки народ у нас был добрый, отзывчивый. А тут и Даша через знакомых устроила Кешу в джазовую группу студентов Гнесинки. Ей сказали, что ребята хорошо зарабатывают на концертах в домах культуры. Руководитель группы был от Кеши в восторге и обещал подготовить его к участию в Международном конкурсе молодых саксофонистов, который состоится летом в Бельгии. Он прочил ему гран-при. «Я говорила вам, что Кеша гений, – радовалась Даша, рассказывая нам эту новость. – Он обязательно станет первым».
Она записала на видео выступление группы в Концертном зале Гнесинки. Ребята исполняли песни военных лет и популярные мелодии советских композиторов. Иннокентий солировал и импровизировал. Не знаю, как зрителям, но нам концерт очень понравился. На мой непросвещенный взгляд, Кеша так хорошо играл, что ему совершенно незачем было учиться, только для того, чтобы получить официальный документ – диплом.
Оценил его талант и босс, подкинув ему большую премию за только что проведенную агентством презентацию нового ресторана «Newstar» на Тверском бульваре, – редкая щедрость для Пронина. Думаю, в голове у него рождались в отношении Кеши и джаз группы планы, где и как их использовать, чтобы агентство получало прибыль. Приближался Новый год, а с ним и корпоративные вечера, на которых агентство хорошо зарабатывало.
Пока Олег Григорьевич строил планы, Иннокентия кто-то переманил в биг-бэнд элитного ночного клуба. Все это произошло очень быстро. Даша узнала об этом задним числом от профессора и пришла в ужас. Теперь после ночной работы Кеша приходил в агентство с опухшим лицом и воспаленными глазами.
И работник стал никакой – с утра на ходу спал, в 12 часов, набрав какие-то задания, уезжал восвояси, не доложив начальству. На Дашу было больно смотреть – мучилась и страдала из-за человека, который не стоил ее мизинца. Тут еще поползли слухи, что на Иннокентия «положила глаз» гендиректор турагентства «Волшебный сад» Аделаида Степановна – дама бальзаковского возраста, выглядевшая значительно моложе своих лет благодаря подтяжкам, спаму и фитнес клубу. Тогда в богемной среде появилась мода на молодых бойфрендов и мужей – «синдром Аллы Пугачевой». Аделаида притягивала юнцов возможностью объездить за ее счет весь мир. «Греческий бог» был у нее не первый, и такой же хорошенький, как Прохор Шаляпин, известный альфонс у богатых дам с Рублевки.
Айша рассказывала, что Аделаида обещала увезти Иннокентия в Америку и устроить в лучший джазовый оркестр. У нее в Нью-Йорке квартира в Манхэттене и связи в музыкальном мире. Откуда такая собственность у гендиректора фирмы средней категории? Но сейчас ничему не приходится удивляться. У многих бизнесменов, шоу-звезд и чиновников появились квартиры в Нью-Йорке, на Майами и в Европе.
Смотря на переживания Даши, Алексей Иванович Трубников как-то подбил меня провести с молодым дарованием беседу по поводу Аделаиды и ночного клуба. Старый комсомолец считал, что нашу бездуховную, лишенную высоких целей и интересов молодежь надо воспитывать и наставлять, как это было при советской власти.
Дождавшись момента, когда Марина ушла на обед в соседнее «Му-Му», мы направились в приемную директора. Иннокентий был один. Он удивленно посмотрел на нас и криво усмехнулся, когда Алексей Иванович объявил, что мы хотим с ним поговорить.
– Я вас слушаю, господа, – сказал он, продолжая сидеть за столом и не предлагая нам сесть, или хотя бы встал из уважения к старшим.
– Что же вы творите, Иннокентий? – взволнованным голосом сказал Алексей Иванович, обращаясь к нему на «вы». – У вас большой талант, который надо развивать и совершенствовать. Зачем вам ночной клуб и отношения с женщиной в два раза старше вас? Она вас погубит. В конце концов, это мерзко и безнравственно.
– Алексей Иванович, – с отвратительной ухмылкой ответило «юное дарование», – вот вы работали в «Комсомольской правде», теперь работаете в рекламном агентстве. Чего вы добились в жизни: вы, Евгений Николаевич (это я), Даша? Работаете, как рабы в Древнем Риме, головы не можете поднять. Пронин выжимает из вас все соки.
– А что хорошего в твоем ночном клубе, – взорвался я, не собираясь с ним миндальничать, как Алексей Иванович, – пьяная публика, дебоши, дым коромыслом и наркотики? Через десять лет заработаешь туберкулез, еще через десять станешь глубоким стариком, затем уйдешь в мир иной, и никто о тебе не вспомнит…
– Меня не волнует, что будет через десять лет. В клубе иной мир, иные люди, иное обо всем представление. Сво-бо-да – в мыслях и атмосфере. И дают эту свободу деньги.
– Пьяные тусовки и скандальные драки знаменитостей … Это, по-твоему, свобода?
– И в этом тоже… Я не пойму, чем вам не нравится Аделаида Степановна? Умная женщина, умеет делать деньги. У нее бизнес тут и в Америке.
– Что же вы и в консерваторию поступать не будете? – разочарованно протянул Алексей Иванович, сраженный такой логикой.
– А зачем? Мы скоро поженимся с Аделаидой и уедем в Америку. Там у меня будет своя джаз группа, я смогу записать свои альбомы. – Иннокентий вдруг сильно оживился. – Через год или еще раньше получу премию Грэмми и не одну.
– А как же Даша? Ты понимаешь, что ее предал? – зачем-то задал я ему этот вопрос, хотя и так ясно: обещания Аделаиды затмили парню весь свет.
– Даше я за все благодарен. Но она со своей заботой вот где у меня сидит, – провел он рукой по шее и, увидев, что Алексей Иванович побагровел от возмущения, переменил тему. – Знаете что, господа, приходите в наш клуб. Посидите, расслабитесь, выпьете фирменного коктейля, поужинаете. Почувствуете себя белыми людьми… Все расходы за мой счет…
– Нет уж, увольте, – пробормотал Алексей Иванович и, окончательно убитый таким откровенным цинизмом юноши, направился к двери. Не найдя что еще сказать, я последовал за ним.
– Я вас внесу в свой список гостей, – прокричал нам вдогонку Иннокентий, – он будет находиться у охраны при входе.
– Вот наглец, – продолжал возмущаться Алексей Иванович, когда мы вышли в коридор. – Пусть у него большой талант, но для меня он – позер, фигляр, самовлюбленный индюк. Свободы ему, видите ли, не хватает, в черные рабы нас записал. И посмотрите, Женя, как быстро усвоил барские манеры: «все расходы за мой счет». Жаль парня, пропадет за милую душу.
– Чем черт не шутит, – возразил я. – Может быть, действительно, в Америке со своим талантом он далеко продвинется. Ведь так делают многие наши оперные певцы и артисты.
– Ничего из его планов не выйдет. Аделаида поиграет им и бросит. Как это у нынешних дам называется?
– Эскорт для богатых дам или мужчина на прокат, – подсказал я.
– Нет, альфонс ему больше подходит. Будет есть и пить с хозяйской руки и по команде «Фас!» играть на своем инструменте «Собачий вальс».
– Так в клуб пойдем, Алексей Иванович? – пытался я его успокоить. – Пора почувствовать себя белыми людьми…
– Нет, Женя, увольте старика. Мне достаточно нашей презентации в «Newstar». До сих пор печень ноет.
Даша, конечно, в этом клубе не была, несмотря на уговоры Иннокентия прийти и убедиться, что там все прилично, не то, что она думает. Но туда зачистили девушки из агентства «Волшебный сад» и наши ребята, которые с ними общались, и кто-то за кем-то серьезно ухаживал.
Фотограф Петя Казаков успел подсуетиться сам или через Аделаиду и сделал о клубе серию снимков и видеоклипов, прося не говорить об этом Пронину. Мог бы не предупреждать. Это было его личное дело. Каждый из сотрудников агентства имел право подрабатывать в свободное время, где хотел и как хотел.
На мой вопрос: «Ну, как тебе клуб?», Петя поморщился и сказал, что до полуночи там все чинно и благородно: приходят солидные люди (больше пожилых), играют в биллиард, сидят в барах и ресторане, пьют аккуратно и ведут себя тихо. В час или два появляется другая публика, та, что «из грязи в князи», а, может быть, и уголовного мира. Хозяева жизни. Тогда все становится, как в обычном кабаке – танцы, пьянка, дебоши. Денег у всех полно, бросают их в оркестр и требуют блатные песни. У оркестра своя певичка Лусия – то ли испанка, то ли мулатка, по-русски говорит плохо, но изучила весь репертуар русского шансона.
– Кешку жалко, – заключил он. – Играет очень хорошо. И оркестр хороший. Им бы в другом месте цены не было.
– А Аделаида, как себя ведет?
– Она там свой человек, и, – он прижал палец к губам, – Даше только не говори. Это она его туда пристроила. Сама пьет мало, а ее девчонки меры не знают. Но, кажется, Аделаида им запретила туда ходить. Оркестру и Лусии тоже подносят бокалы, чокаются, пьют на брудершафт.
– Что и следовало ожидать, – грустно вымолвил я.
Олег Григорьевич, еще надеясь привлечь Кешу и его прежнюю джаз группу к совместному сотрудничеству, пригласил курьера для разговора. Выслушав его без всякого энтузиазма и прежнего подобострастия, Иннокентий сказал, что надо все обсудить с руководителем группы и ребятами. На следующий день он не вышел на работу. И больше в агентстве не появлялся. Его трудовую книжку и расчет при увольнении Татьяна Яковлевна передала «молодой» жене Аделаиде.
Вскоре из-за проблем со здоровьем я перешел на другую работу, но время от времени перезванивался с друзьями из агентства. Дашу всегда поздравлял с праздниками и в дни рождения. У нее все сложилось хорошо, даже очень. Пережив предательство Иннокентия, она вышла замуж за скрипача из филармонического оркестра и родила двух мальчишек. Она до сих пор работала в «ЭКСИ», уже в должности начальника – менеджера по маркетингу. О ее подопечном было известно, что после женитьбы на Аделаиде он уехал с ней в Америку.
На этом можно было бы поставить точку, но у этой истории оказалось неожиданное продолжение.
Много лет спустя, мы с женой поехали отдыхать в санаторий, недалеко от Клина. Здесь был отличный медицинский центр, бассейн, лесопарк, был и клуб, но культурно-массовая работа полностью отсутствовала: только библиотека, телевизор в номере и по вечерам танцы на площадке перед клубом.
Соответственно и доска объявлений всегда пустовала, а тут как-то утром в столовой появилась анонс, что после ужина в клубе состоится концерт артистов из числа отдыхающих, вести его будет Иннокентий Александрович Красовский. Он же, как саксофонист, выступит с музыкальными номерами.
Этот Красовский – мужчина средних лет с длинными до плеч волосами, сидел недалеко от нас с тремя дамами, которые громко разговаривали и смеялись, заставляя на них оборачиваться.
Наш сосед по столу, бывший учитель, а ныне пенсионер, отдыхающий в этом санатории третий раз, поведал нам, что саксофонист здесь бывает каждое лето. Он путешествует по всем санаториям, бесплатно живет в них, питается, организует в клубах концерты и сам выступает.
– Наверное, любит выпить, – почему-то решила моя жена.
– Насчет этого не замечал, а вот женщин любит, и они его любят, так и вьются вокруг него, особенно поэтессы. Видите с ним три женщины: в синей кофточке – Сорокина из Клина, две другие, Панкова и Алкнис – из Твери. Эти в возрасте, а бывают и совсем молоденькие. Мужчина видный, но без средств. Они его водят по вечерам в кафе, угощают коньяком, шампанским. Он им за это играет на пианино.
– Неужели в Москве или Твери не может устроиться? – удивилась жена.
– Куда ж сейчас устроишься? Экономический кризис. Только в ночной клуб или на корпоративы к бандитам? – сказал учитель и рассмеялся своей шутке насчет бандитов. – Так он себе цену знает. Рассказывал, что жил в Америке, и саксофон, на котором играет, ему подарил очень известный музыкант. Фамилии, к сожалению, не помню.
Вечером, чтобы занять время, мы с женой пошли на концерт. Среди отдыхающих оказалось много талантливых людей. Взрослые и дети пели, читали стихи, играли на гитаре и баяне. Две молоденькие студентки, которые после завтрака до самого обеда ходили по лесу со скандинавскими палками, исполнили в национальных костюмах грузинские танцы. После них вышла в красном пиджаке и длинной черной юбке поэтесса Сорокина. Загадочно улыбаясь, она объявила, что прочитает свои стихи под музыку Глюка, аккомпанировать ей будет Иннокентий Александрович Красовский, и артистическим взмахом руки пригласила его из зала.
Публика горячо приветствовала музыканта. Красовский подошел к роялю. Играл он вполне прилично. Было приятно слушать любимую музыку, да и стихи оказались неплохие: поэма о «Зарождении вселенной» по мотивам ирландского эпоса. Как потом оказалось, поэтесса училась в МГУ на филфаке и занималась ирландской литературой.
После этого Красовский вступил в роль конферансье, объявлял номера и между ними смешил историями из жизни отдыхающих. Получалось это у него не очень хорошо, наверное, потому что делал он это без всякого энтузиазма с каменным лицом. Выступили и две другие поэтессы из Твери. Они раздражали меня тем, что, читая стихи о любви, обращались к ведущему как к предмету своего обожания. Ему это тоже не нравилось: он натянуто улыбался и пятился к кулисам.
Под конец он вынес на сцену саксофон и объявил, что в следующий раз будет играть весь вечер, а сейчас исполнит несколько импровизаций на тему Гершвина. Как он хорошо играл! Музыка входила в вас и не отпускала от себя, хотелось слушать его еще и еще.
Лицо его, до того каменное, преобразилось и показалось мне знакомым. Я мучительно пытался вспомнить, где мог его видеть. Последнее время мы с внуком, увлекавшимся джазом и роком, часто ходили на концерты его любимых групп, в мае были в Доме музыки на концерте Бутмана. Но вряд ли этот человек мог иметь отношение к профессиональным музыкантам.
И вдруг что-то ностальгически грустное заныло в груди. Из глубины выплыла картина: начало дня в «ЭКСИ», стоит Даша и рядом с ней бледный худой юноша, прижимающий к груди футляр с инструментом.
– Это Иннокентий, или просто Кеша, – говорит Даша. – Он очень талантливый саксофонист, но не может найти работу, у него тяжело болеет бабушка. Мы должны помочь ему.
Вот так встреча! Странно, что, читая объявление, я не обратил внимания на его имя и фамилию. Фамилию я мог забыть, но имя Иннокентий, не такое уж распространенное. Да, это был он – тот самый «греческий бог» и виртуоз, которому Даша прочила великое будущее.
Сколько же с тех пор прошло лет? Где-то четверть века или больше. Ему тогда было 20 лет, значит, сейчас – под 50.
Это открытие меня ошеломило. Хотелось подойти к нему и, напомнив о себе, узнать, как он докатился до такой жизни, что вместо Америки выступает в загородных санаториях. Но музыканта окружили отдыхающие, и к нему было не пробиться.
В воскресенье утром в столовой появилось объявление о вечернем концерте с большой программой отечественной и зарубежной музыки в исполнении саксофониста Иннокентия Красовского. Под фамилией указывалось, что он – дипломант и лауреат престижных международных конкурсов. Рядом приклеены ксерокопии дипломов. На одной из них – фотография статуэтки в виде граммофона, год 2014, – премия Грэмми. Добился наш мальчик, о чем мечтал.
За ужином выяснилось, что днем во время репетиции у музыканта саксофон упал со сцены вниз и сломался; концерт откладывается на неопределенное время или, как заметил наш сосед, скорей всего совсем не будет. В столовой Иннокентий так и не появился. Поэтессы сидели со скорбными лицами и сердились, когда их расспрашивали о случившемся.
– Ну вот, а вы говорили, что он не пьет, – сказала моя жена учителю, – у трезвого человека инструмент со сцены не свалится. Придется сегодня смотреть продолжение детектива.
– Что поделаешь, – смутился учитель, – в жизни всякое бывает.
Гуляя с женой перед сном по аллея парка, мы увидели в самом ее конце Иннокентия, скучающего в одиночестве на скамейке.
– Походи одна, – попросил я жену. – Поговорю с этим Красовским. Может быть, смогу ему чем-нибудь помочь.
– Чем же ты поможешь? – удивилась она.
– Посмотрим, – уклончиво ответил я и, проводив ее до крайнего корпуса, вернулся обратно.
– Приятного вечера, – сказал я Иннокентию, подходя к скамейке. – Можно присесть?
– Садитесь, – пробурчал он, едва на меня взглянув. – Наверное, хотите узнать насчет концерта? Саксофон упал со сцены, сломались некоторые части. Не знаю, как получилось. Всегда ставлю подальше от края в специальном треножнике. Он у меня из позолоченной латуни с особым звуком. Подарил один американский друг.
– Ну и как там, в Америке? – спросил я, едва сдерживая волнение и не скрывая сарказма. – Наверное, играли в Карнеги-холле и лучших концертных залах? И альбомы свои записывали, и награды «Грэмми» получали?
– Да, да, все было, везде играл. У меня пять премий Грэмми, 20 платиновых альбомов, три саундтрека к американским фильмам. Сам Дэвис Майлз жал мне руку на торжественной церемонии в Staples Center в Лос-Анджелесе. Не верите, сейчас покажу. – И, покопавшись в смартфоне, открыл картинку, где старый седой негр тряс Иннокентию руку, и «греческий бог», молодой и красивый, расцвел от счастья.
– Так вы говорите, инструмент у вас сломался? – спросил я, сраженный его заграничными победами. – Его, наверное, можно починить.
– Серьезных поломок нет, но все равно нужен хороший мастер. И потом это будет стоить денег. У меня их сейчас нет. Это мой основной заработок. И из санатория могут попросить.
Я не мог понять: пьян он или трезв? Спиртным от него не пахло. Наркотики? Не похоже. Мысли не путались, говорил четко и ясно.
Когда я сказал жене, что смогу Иннокентию помочь, имел в виду Дашу. Ее муж Андрей работал в симфоническом оркестре, там должны быть мастера для всех инструментов. Даже если их нет, Даша что-нибудь придумает. Но имел ли я права к ней обращаться после того, как Иннокентий с ней так подло поступил? С ней, со всеми нами, с Алексеем Ивановичем, собиравшим в агентстве деньги для его преподавателя… Наглый, циничный мальчишка, обозвавший нас рабами Древнего Рима. Однако сейчас рядом со мной сидел взрослый, повидавший виды человек, убитый горем, и мне его было жаль.
– Подождите, попробую вам помочь, – сказал я, поднимаясь со скамейки, и, отойдя в сторону, достал из кармана мобильник.
Даша быстро ответила. Ей не нужно было долго объяснять: кто и что, она все поняла.
– Он был пьян?
– Не знаю. Говорит, что случайно …. Ты сможешь ему помочь? Мне его жаль.
Даша молчала.
– Даш, ты тут?
– Тут. Надо поговорить с Андреем. У них все хорошие мастера, но прежде выяснить, что там сломалось.
– Он говорит, что ничего страшного.
– Если сразу не смогут сделать, попрошу на время другой инструмент. Позвони завтра с утра. Только ему обо мне не говори.
– Хорошо. Договорились.
– Жень! Он очень изменился?
– Сначала я его не узнал. Потом пригляделся, вроде он. Помнишь, его называли «греческим богом». Все такой же, но постаревший и слегка потрепанный. И волосы до плеч. А так ничего. Думаю, что вернулся в Россию не от хорошей жизни.
– Спокойной ночи! – сказала Даша ровным голосом, но видно, что мой звонок ее сильно взволновал.
– Спокойной, Дашуля. Прости, что побеспокоил!
Вернувшись к скамейке, я сказал Иннокентию, что завтра мне дадут адрес бесплатного мастера и на временное пользование другой саксофон. Он поблагодарил и больше ничего не сказал. Я тоже молчал, слушая, как в соседнем пруду громко крякают чем-то возмущенные утки. Резко пахло хвоей. На территории было много серебристых елей, сосен, аллея туи. Из-за леса выползла полная желтая луна и ярко осветила пруд и два берега: низкий – с нашей стороны и высокий, лесистый – с противоположной.
– Я вас узнал, – нарушил молчание Иннокентий, поворачиваясь ко мне всем корпусом. – Вы работали в рекламном агентстве «ЭКСИ». Только извините, не помню вашего имени отчества.
– Евгений Николаевич. Имел с вами неприятный разговор перед вашим исчезновением. Со мной был еще Алексей Иванович Трубников, хотевший вам искреннего добра. Ведь, кажется, мы оказались правы?
Он промолчал.
– Вы звонили Даше?
– Это неважно.
– Я перед Дашей виноват. Когда уезжал в Америку, просил ее устроить бабушку в Дом престарелых, – голос его неожиданно зазвенел. – Даша оставила ее дома, наняла сиделку и содержала их, пока бабушка не умерла. Четыре с половиной года…
– А родители ваши где?
– Погибли в автокатастрофе, когда мне было 10 лет. Бабушка меня вырастила. Но не думайте, я ей звонил из Америки и высылал деньги, правда, тогда у меня их было немного.
Вот так гусь: предал не только Дашу, но и бабушку. Но какова Даша? Никогда никому не рассказывала о том, что содержит эту бабушку с сиделкой.
– Перед отъездом в Америку у вас были большие прожекты …
– Не все получилось, но играл много и зарабатывал прилично, даже очень прилично. Объездил с концертными турне всю Америку – США и Латино, был в Австралии и Европе. Фильмы с моими саундтреками шли во всем мире, возможно, их покупали и в России.
– Не спрашиваю, что вас привело на родину. Здесь-то вы как очутились, в санатории?
– У меня дом в Твери, верней дом моей последней супруги, – он сделал паузу и вдруг громко заговорил, почти закричал. – Вас интересует, почему я так низко пал? … Хотите правду? Принял лишнюю дозу и отключился во время концерта. При таком ритме работы, который я там вел, без наркотиков нельзя. Не я первый, были и более знаменитые люди. Для газетчиков – это хлеб. Полгода мелькали снимки, где меня поднимают и уносят за кулисы… Повторяю, это все раздули журналисты, и моя вторая жена, известная американская певица, которую я к тому времени бросил; она обещала меня уничтожить… Все зло от женщин. Мне стали отказывать в концертах. После развода я оказался кругом в долгах: агентам, оркестру, продюсеру. Я решил все бросить и вернуться в Россию.
– Вы сами выбрали свою судьбу. Теперь вы не имеете права подвести меня и человека, который взялся вам помочь.
– Да, да, да. Это временные трудности. Я все еще наверстаю. У меня десятки дипломов, наград, премий. Вы же слышали, как я играю. Вы мне верите?
– Желаю вам удачи, – сказал я, поднимаясь со скамейки. – Завтра после завтрака мы с вами встретимся.
На следующий день, получив адрес мастера, Иннокентий уехал. Честно говоря, я был уверен, что, после своей откровенной исповеди, он сюда не вернется, но через два дня в столовой появилась знакомая афиша о вечернем концерте в клубе. Сарафанное радио сообщило, что музыканту инструмент починили, и он уже несколько часов репетирует в зале.
После ужина в клубе собрался, наверное, весь санаторий: история со сломанным саксофоном подогрела всеобщий интерес к самому саксофонисту. Поэтессы сидели в первом ряду в шляпках и с букетами полевых цветов для своего кумира. Они походили на влюбленных курсисток дореволюционной поры.
Иннокентий вышел в черном костюме, белой рубашке (или манишке) и черной бабочке, оттенявшей его и без того бледное и, надо признать, все еще красивое лицо. Свет в зале погас, на большом экране замелькали кадры из иностранных фильмов, возможно, с его музыкой. Но нет, я узнал любимый французский фильм «Мужчина и женщина». Оператор, сидевший внизу, включил минусовку (фонограмму, заменявшую оркестр) с музыкой Франсиса Лэя. Иннокентий сделал шаг вперед, поднес к губам инструмент. Раздался громкий торжествующий звук, и одновременно вспыхнул сапфир, осветив фигуру музыканта. «Эффектное начало для клуба», – с иронией подумал я, и через минуту обо всем забыл, испытывая те же чувства, что тогда в «ЭКСИ», когда первый раз услышал игру юноши из подземного перехода.
Иннокентий играл без остановки, только изредка делал знак оператору, когда ему нужно было прочистить мундштук. На несколько секунд музыка затихала. В зале была абсолютная тишина, как будто все находились под гипнозом, даже моя жена, любившая комментировать во время концерта, молча взглянула на меня и кивнула головой.
Часа два звучала прекрасная музыка Нино Рота, Гершвина, Эннио Морриконе, советских и современных русских композиторов. У меня было такое чувство, что он так играл и старался, чтобы доказать мне, только мне одному (а через меня и Даше), на что он способен, что он выиграет любое сражение («Вы мне верите?»). И он его выиграл.
Замелькали последние кадры из фильма «История любви», музыка стихла. Зал взорвался от аплодисментов. Иннокентий кланялся и прикладывал руку к сердцу. Поэтессы с первого ряда направились к ступенькам лестницы, чтобы подняться на сцену и вручить ему цветы. Но он остановил их жестом руки и, подойдя к микрофону, объявил:
– Сейчас я исполню произведение, которое посвящаю одной женщине. Она много сделала для меня. Адажио Томазо Альбинони для струнных инструментов и органа. Я переложил его для саксофона.
Более грустного и прекрасного произведения я не слышал. Было жаль Дашу и этого человека, который мог бы достичь многого в жизни, но по собственной глупости все упустил. Зал опять неистовствовал. На сцену поднимались люди, обнимали его и жали ему руки. Поэтессы стояли рядом, гордо улыбаясь, как будто это был их личный успех.
Я окликнул его снизу и поднял вверх оба больших пальца! Он что-то прокричал мне сверху. За общим гулом я ничего не расслышал.
В этот же день или на следующий Иннокентий уехал в другой санаторий к горькому разочарованию отдыхающих, еще долго обсуждавших этот необычный концерт. В тихий час горничная из соседнего корпуса передала мне от него конверт. В короткой записке Иннокентий благодарил нас с Дашей за ремонт саксофона.
– Музыкант, действительно, уехал в другой санаторий? – спросил я горничную.
– Сказал, что уезжает в Конаково. Он у нас долго не задерживается, здесь клуб не работает и народу мало. В других местах он за концерты берет по 300-400 рублей. У нас он только организует концерты из отдыхающих, иногда сам играет, но немного, вчера что-то разыгрался, прямо удивил. Хороший мужик, и женщин вокруг много, а все один мыкается.
– Он пьет? – спросил я осторожно.
– С чего вы взяли? Что инструмент уронил? Это случайно. А чтобы пил или в запой уходил. Нет, не слышала… А вы его давно знаете?
– Когда-то работали вместе…
– Тоже музыкой занимаетесь?
– Нет. Из другой области.
– Такой талант у человека и проглядели, – сказала она с горечью, и в ее глазах я прочитал немой укор: «Эх, вы!»
Она ушла, а я застыл, как вкопанный – хорошо, жена после обеда отправилась в поликлинику на массаж. Горничная высказала то, что я сам чувствовал эти два дня: вину всех нас, кто находился тогда рядом с Иннокентием. Занятые работой, проявили полное равнодушие к его судьбе: не отговорили от ночного клуба, от женитьбы на Аделаиде и поездки в Америку. И мы с Алексеем Ивановичем вместо того, чтобы поговорить с ним по душам, понять, что он хочет, стали читать ему мораль, учить уму разуму. Хотели помочь Даше, и, наткнувшись на хамство, отступили без борьбы.
Стоило мне подумать о Даше, как зазвонил мобильный и высветился ее номер.
– Женя! Ну как прошел концерт Иннокентия?
– Выше всех похвал. Он стал играть еще лучше… Только с утра уехал. Не удалось с ним встретиться.
– Андрей поговорил со знакомым дирижером. Иннокентия могут взять в небольшой оркестр. Начнет с него, потом пойдет дальше. Сейчас все намного проще, чем раньше. Ты узнаешь его адрес и телефон?
– Конечно, узнаю. Возьму координаты в администрации. Прямо сейчас пойду и узнаю. Даш – ты все та же. Годы тебя не меняют.
Она засмеялась.
– Так и жизнь не меняется. Только проблем у людей стало еще больше.
Мы договорились, что я напишу Кеше и направлю его к дирижеру оркестра. Еще подключу Алексея Ивановича. Он только что вышел на пенсию: будет, чем заняться на досуге. На этот раз мы не дадим нашему «греческому богу» пропасть.
Я вышел на улицу. Отдыхающие после тихого часа сидели на лавочках или гуляли по аллеям. За нашим корпусом находился большой яблоневый сад. Его специально когда-то посадили для отдыхающих, чтобы они могли собирать яблоки прямо с деревьев. Еще в нескольких местах на территории росли груши, сливы, кусты малины, черной смородины и крыжовника – тоже для отдыхающих. Яблоневый аромат смешивался с медовым запахом цветов, растущих около каждого корпуса на клумбах.
Здесь все-таки очень хорошо. И как все неожиданно удачно сложилось тут для Иннокентия: и наша встреча с ним, и то, что Даша смогла ему помочь, и что ее муж устроил его в оркестр. Даже, если бы он не сломал свой инструмент и не пришлось звонить Даше, я бы при случае рассказал ей об Иннокентии, и она его обязательно разыскала и занялась его судьбой.
Такой она человек.